"Подлинная история ссыльного углического колокола". Л.М.Лобашков. |
| 12.01.2011 г. |
|
(Послесловие к очерку М. Пыляева “Исторические колокола”)
В 1988 г. Верхневолжское книжное издательство выпустило книгу ярославского краеведа А. М. Лобашкова о подлинной истории угличского колокола и его возвращении из Тобольска в Углич. Мы печатаем фрагменты из этой книги, основанные на документах и свидетельствах очевидцев, которые обнаружил автор в результате краеведческого поиска. Текст приводится по изданию А. М. Лобашкова “История ссыльного колокола (Литературная обработка Н. Б. Трофимовой, Ярославль, 1988 г.) с сокращениями. Опущена начальная часть очерка с предисловием, историей города Углича, описанием трагической судьбы царевича Дмитрия, его канонизации, а также последние страницы работы и заголовки разделов. Публикуется все, имеющее отношение к подлинной истории Угличского колокола, его возвращению из Тобольска в Углич. Все это существенно дополняет и уточняет сведения очерка М. Пыляева. ...До 1591 г. в Угличе на колокольне Спасского собора висел ничем не примечательный, обыкновенный набатный колокол, который к тому времени, как говорится в летописях и устных преданиях, жил триста лет. Но вот 15 мая 1591 г. по приказу Марии Нагой пономарь Федот Огурец оглушительно зазвонил в этот колокол, оповещая народ о гибели царевича Димитрия. Угличане расплатились с предполагаемыми убийцами наследника престола. Царь Борис Годунов жестоко наказал не только участников этого самосуда, но и колокол, оповестивший о гибели Димитрия. По обычаю того времени, осужденных в ссылку преступников метили, лишая возможности побега: клеймили, рвали ноздри, за особые провинности отрезали уши и языки. Кое-кто из угличан тоже тогда лишился языка “за смелые речи”. А набатный колокол, звонивший по убиенному царевичу, сбросили со Спасской колокольни, вырвали ему язык, отрубили ухо, принародно на площади, наказали 12 ударами плетей. Вместе с угличанами отправили его в сибирскую ссылку. Угличане не поверили расследованию Шуйского, все-таки утверждали, что царевич Димитрий убит приспешниками Бориса Годунова. Потому и себя сочли несправедливо наказанными. 1 апреля 1592 года в день высылки был в городе “великий плач и стенания”. Целыми семьями отправлялись в Сибирь иные жители Углича. Целый год они на себе, под конвоем стражников, тянули набатный колокол до Тобольска. Немало настрадались в пути. И колокол, пока тащили его через холмы да овраги, переправляли через реки да болотные топи, тоже получил отметины, был поцарапан. В Тобольске тогдашний городской воевода князь Лобанов-Ростовский велел запереть корноухий колокол в приказной избе, сделав на нем надпись “первоссыльный неодушевленный с Углича”. Это подтверждают “Сибирские летописи” и “Статейный список сибирских воевод”. Затем колокол висел на колокольне церкви Всемилостивого Спаса. Оттуда был перемещен на Софийскую соборную колокольню. А в 1677 году, во время большого тобольского пожара “расплавился, раздался без остатка”. Об этом сообщает “Сибирский летописец” (1590—1715 гг.). Довольно подробно описывает этот пожар “Северный архив. Журнал древностей и новостей по части истории”. (Часть 19-я, СПб., 1826 г., с. 131—133): “Мая в 29 день, в 13 часу дня судом праведным Божиим от молнии, от первого ударения громного загорелся в Тобольске в Знаменском монастыре у церкви вверху престол Знамения пресвятые богородицы и в той же части от другого ударения громного, от молнии же, загорелся на горе у церкви Входа в Иерусалим, что на Торговой площади, шатер с восточной стороны, да у церкви же Живоначальные троицы, что у гостиного двора, шатер же. И от того молнийного запаления... разгорелся пламень велий Божиим попущением и гневом его праведным: град рубленый Тобольск и приказные палаты, старая и новая, что на горе недовершенная, и церковь Вознесения Христова и боярский двор со светлицы и казенные амбары, Соборная апостольская церковь Софии премудрости божий. И церковь Живоначальные троицы, новосозданная, преукрашенная, что на Святительском дворе и Церковь Сорока мучеников... Сенная и Софийская колокольня и митропольи кельи и приказы, и ограда, и дворец,' и гостиный двор, и таможня, и лавка, и тюремный двор, и... около Никольские церкви к казенным вратам мирских жилых домов у всяких чинов людей 102 двора, и острог, что от Собора к Николе Чудотворцу, да дне башни острожные, что на базарном взвозе, выгорели без остатка. А на Соборной колокольне большой колокол, что государское жалованье, в 110 пудов и колокол литейный, что лит в Тобольске в 35 пудов, и колокол благовестный в 30 пудов, что государское жалованье, прислан Киприяну архиепископу, первопрестольнику, и колокол часобитный Углицкой, все раздалось и растопилось без остатка. А в Знаменском монастыре от того молнийного воспаления сгорели три церкви... загорелись и архимандрические старые и новые кельи и колокольня и больница и хлебная и братских шесть келий, а в Преображенской церкви 2 яруса десных икон сгорело же...” То, что угличский колокол расплавился в 1677 году во время этого пожара, подтверждено и исследованием знатока сибирской истории Оксенова. Писал об этом и журнал “Москвитянин” (1849 г., № 9, с. 12) в статье “Замечательные по Сибири колокола”, журнал “Нива” (1906 г., № 24, с. 384), а также “Восточное обозрение” и “Сибирские летописи”. Итак, с 29 мая 1677 года настоящий угличский ссыльный колокол не существует. Волею судьбы “вечный ссыльный” оказался не вечным. Как писали тобольские губернские ведомости 19 октября 1891 года, “в воспоминание о прошлом”, то есть о том, что был здесь “первоссыльный неодушевленный с Углича”, в XVIII веке отлили новый колокол — такой же по весу, но отличающийся от прообраза по форме. Павел Конюскевич, митрополит Сибирский и Тобольский, “для отличения его от прочих колоколов” приказал учинить на нем надпись следующего содержания: “Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви всемилостивого Спаса, что на торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитный, весу в нем 19 пуд. 20 ф.”. В 1837 году по распоряжению архиепископа тобольского Афанасия колокол повесили при Крестовой архиерейской церкви под небольшим деревянным навесом. “Теперь угличский колокол сзывает к богослужению, бывающему в Крестовой церкви, но доколе он висел на соборной колокольне, в него отбивали часы и при пожарных случаях били в набат”, — сообщали “Ярославские губернские ведомости” (1850 г. № 5, с. 42—43). В 1890 году колокол был куплен у архиерейской церкви Тобольским музеем и стал его собственностью. А в Угличе про “опальный колокол” со временем стали забывать. Видный местный историк Ф. Киссель, автор изданной в 1884 году книги “История Углича”, не нашел нужным хотя бы упомянуть, что “виновник расправы с убийцами царевича Димитрия” — церковный колокол был сослан в Сибирь, хотя и имеются в книге разделы: “Убиение царевича Димитрия”, “Казни, ссылки и награды Годунова”. Но время шло вперед. С начала XVII века убийство царевича стало фактом, признанным правительством и освященным церковью. Расправу угличан с тех пор считали выражением их патриотизма и преданности царской власти. Значит не заслуживали они того возмездия, которому подверглись при Годунове. “Это соображение, — пишет “Исторический вестник” (1892 г., с. 492), — утвердилось в сознании угличан, и в декабре 1849 года они пожелали каким-нибудь внешним образом ознаменовать незаслуженность позора, которому два с половиной века тому назад подвергся их город. И вот угличане, в числе 40 человек, подали прошение министру внутренних дел о возвращении ссыльного колокола. Когда об этом доложили императору Николаю 1, он распорядился: “Удостоверясь предварительно в справедливости существования означенного колокола в Тобольске, и по сношению с г. оберпрокурором Святейшего Синода, просьбу сию удовлетворить”. Дело поступило в Святейший Синод. В Тобольске создали комиссию во главе с археологом-любителем протоиереем А. Сулоцким “для изыскания свидетельств, подтверждающих подлинность ссыльного колокола”. Комиссия установила, что колокол не тот. “Замечательно, — пишет А. Сулоцкий, — что подпись на ссыльном колоколе вырезана именно в то время, а какое предполагается переливка его, то есть между 1780—1792 годами. Доказательство справедливости сего замечания находится на самом колоколе. В ней говорится: “...а потом на Софийской колокольне был”. Из этих слов очевидно, что подпись вырезалась в такое время, когда ссыльный колокол не был на соборной Софийской колокольне, а таких случаев было только два. Первый — между 1780—1798 годами, второй с 1836 года, когда колокол спущен был с соборной колокольни и подвешен подле архиерейской церкви”. Получив такое сообщение, Святейший Синод предписал Ярославской духовной консистории: “Собрать самовернейшие сведения о том, не известно ли епархиальному начальству или же духовенству г. Углича чего-либо положительного о том колоколе, о возвращении коего из г. Тобольска просят угличские граждане...” Но никаких архивных документов, никаких точных сведений из Углича и Ярославля представить не могли. В возвращении ссыльного колокола было отказано. Один из инициаторов возвращения колокола из ссылки В. Серебренников не успокаивается на этом. Он пытается доказать, что находящийся в Тобольске “угличский колокол” настоящий и пишет об этом в статье “Ссыльный угличский колокол в Тобольске” (Ярославские епархиальные ведомости, 1860 г., № 10). Подлинность угличского колокола он подтверждает довольно своеобразно: “Во-первых, удовлетворительные сведения о том, в какое время, в каком месте находился колокол, какое имел назначение, куда поступал потом и прочее, показывают, что местная внимательность Тобольска постоянно имела и имеет его, так сказать, на виду, как предмет славный по своей исторической давности. Во-вторых, твердая уверенность в этом вызвала и потребность выразить ее каким-нибудь видимым знаком на самом колоколе, и Тобольск отметил его надписью, как будто заставляя тем самым его самого заговорить о своей исторической участи... Невозможность и несообразность помещения подобной надписи на колоколе не подлинном видна сама собою”. Пытался доказать подлинность колокола и угличский купец М. Хорхорин, тоже несогласный с определением Святейшего Синода. Но все аргументы опять же оказались неубедительными. Ничего нового о судьбе опального колокола они сообщить не могли. И старания их оказались безуспешными. После первой попытки вернуть в Углич колокол прошло еще немало лет. Приближалась трехсотая годовщина со времени его ссылки. Угличане уже не помышляли о возвращении к этому юбилею своего “первоссыльного неодушевленного”, так как твердо были уверены, что в Тобольске, у архиерейского двора, висит другой колокол. Может быть, опальный колокол и вовсе был бы предан забвению, если бы не вспомнили о нем угличские земляки, проживающие в Петербурге, в том числе угличский мещанин и питерский купец второй гильдии Леонид Федорович Соловьев. Он родился в Угличе, окончил трехлетнюю начальную школу, мальчиком был отдан в услужение в Питер, быстро продвинулся у купца в приказчики, а затем, семнадцати лет от роду, и сам стал купцом. Человек предприимчивый и чрезвычайно настойчивый в достижении поставленной цели, Соловьев и на этот раз решил добиться своего во что бы то ни стало. У него было немало знакомых купцов, которые поставляли товар двору царя Александра III и были в хороших отношениях с квартирмейстером царского двора, генерал-адъютантом Рихтером. Они и обещали помочь в возвращении колокола, заявив, что “дело выйдет наверняка”. Л. Ф. Соловьев, конечно, знал, что находившийся в Тобольске колокол не является подлинным, что его принадлежность Угличу, увы, ничем не докажешь. Но он и не собирался этого делать. Иную поставил купчик перед собой цель — передать родному городу этот вновь отлитый колокол к трехсотлетию ссылки, чем заработать славу и для Углича, и, прежде всего, для себя самого, “принимающего участие в достохвальном событии”. Соловьев прекрасно понимал, что волокита с получением колокола могла длиться долго, и предложил Угличской городской думе еще в 1887 году возобновить хлопоты о возвращении колокола. Вновь появляются статьи об угличском колоколе, теперь уже в “Новом времени” и в “Свете”. Действительный член Уральского общества любителей естествознания и Тобольского губернского статистического комитета Флориян Лахмайер шлет письмо угличскому городскому голове: “Считаю небезынтересным для господ граждан г. Углича мое заявление, осмеливаюсь беспокоить Вас, милостивый государь, предложить гражданам, не пожелают ли они приобрести от меня историческую, самую древнюю собственность города Углича. А именно угличский колокол натуральной величины со всеми подробностями и документами Тобольского полицейского управления. Сей колокол сделан из бумаги (папье-маше), весу в нем 5 пудов, выкрашен и бронзирован под натуральный, так что только можно найти разницу ощупью. Приготовлен он был мною на Сибирско-Уральскую выставку в Екатеринбурге... где я удостоен медали и высокой чести объяснять способ его приготовления и историю ссылки его императорскому величеству, великому князю Михаилу Николаевичу со свитой, которому благоугодно было обратить свое внимание на историческую древность. Зная по истории, что граждане города Углича не раз подымали вопрос о возврате им их собственности с города Тобольска, и старания их не могут увенчаться успехом, я со своей стороны предлагаю копию сего колокола, но ничем не уступающую настоящему (кроме весу и металлу), с подробной и точной надписью на нем, за 200 рублей. То есть сколько мне стоит модель, работа, транспорт и поездка во Тобольск. Научно-исторический вопрос с моей стороны удовлетворен, и если господа захотят во своем городе дополнить исторический памятник, т. е. дворец царевича Димитрия моим колоколом, то таковой я могу переслать через транспортную контору в городскую думу по получении моих расходов 200 рублей”. Был ли дан ответ Лахмайеру из Углича — неизвестно. В конце ноября 1887 года Соловьев пишет уже третье письмо угличскому городскому голове Н. Н. Серебренникову, под которым подписалось восемь угличан, проживающих в Петербурге. Они предлагают материальную помощь в возвращении колокола, заявляя, что сами готовы поехать за ним в Тобольск. Аналогичное письмо из Петербурга получил и настоятель Угличского собора. Но Углич молчал... В январе 1888 года Соловьев собирает около шестидесяти проживающих в Петербурге угличан, председательствует на этом собрании и делает доклад. — Наш изгнанник-колокол по суду истории, оказалось, терпит незаслуженное наказание, ссылку по оговору, — заявил он. — Настало время исправить ошибку, снять позор с невинного. Давайте ходатайствовать о его возвращении на родину. Звон его в нашем родном городе напомнит о том счастливом времени, когда Углич был не забытым далеким углом, а цветущим торговым городом, имевшим далеко не малое значение в семье других русских городов. Пусть наши земляки под его звон вспомнят далекое прошлое своего города, пусть под этот звон они воспрянут духом, и, по примеру своих прадедов, постараются поставить свой родной город на тот уровень, на котором он был в более счастливые времена! Угличане, проживающие в Петербурге, просили думу родного города предоставить полномочия Леониду Федоровичу Соловьеву для ходатайства о возвращении колокола из Тобольска в Углич. И вновь напоминали, что вс'^ ра^хо^ь” ^'ринглчак1'! 'ни свой счет. Протокол юбраним был пис.''ан в Углич город скому голове Н. Н. Серебренникову. В P. Соловьев вновь пишет Серебренникову и просит ответить ему бысгрее, 'ввиду того, что высочайший двор в первых числах марта месяца разъедется, в чем может быть большое затруднение общего нашего желания”. Тогда городской голова решил обратиться к ярославскому губернатору. Губернатор ответил, что со своей стороны не видит препятствия к обсуждению в Угличской думе вопроса о возвращении ссыльного колокола. Наконец дума обсудила этот вопрос и предоставила Соловьеву полномочия — ходатайствовать о возвращении колокола. Тот сразу же организовал в столице общество земляков-угличан, которое в Петербурге иронически называли “обществом колокольного звона”. За своей подписью и печатью председателя Угличского общества о возвращении колокола предприимчивый купец отправил письма министру внутренних дел и синодальному обер-прокурору, ярославскому архиепископу и тобольскому епископу. В апреле Л. Ф. Соловьев уже сообщает Н. Н. Серебренникову: “По высочайшему повелению ходатайство наше удовлетворено. Теперь мы обсуждаем, как нам лучше и торжественнее возвратить колокол в наш родной город. Мы надеемся, что жители Углича со своей стороны тоже позаботятся об этом”. Однако в Тобольске посчитали распоряжение его превосходительства министра внутренних дел недостаточным, ждали, когда вопрос решит “его величество”, поскольку сослан колокол по распоряжению царя Бориса Годунова. “Я затрудняюсь дать согласие к отправлению в Углич находящегося в Тобольске при домовой архиерейской церкви колокола, так как этот колокол вовсе не составляет собственность архиерейского дома. Желающие возвратить его в Углич пусть имеют переписку с начальником Тобольской губернии г. Тройницким”, — писал в 1889 году Авраамий, епископ Тобольский и Сибирский ярославскому епархиальному архиерею. Пыл Соловьева на некоторое время остыл, но через год проявился с новой силой. В июне 1890 года Соловьев пишет в угличскую городскую управу, что городское управление Тобольска колокол по его просьбе не отдает, что это, мол, их собственность, и просит управу написать свое ходатайство в Тобольск. В июле вновь обращается “с усердной просьбой” — воздействовать на тобольскую управу. Видимо, ходатайство в Тобольск было послано, поскольку в декабре Соловьев сообщает в Углич, что тобольские губернатор и архиерей колокол не отдают, и предлагают управе просить ярославского губернатора направить прошение о возвращении колокола в Правительствующий Сенат для доклада императору Александру III. Городская управа, считая ссыльный колокол в Тобольске не настоящим, не решилась вводить в заблуждение губернатора, и тем более, императора. Угличская городская дума на заседании 28 декабря 1890 года приняла следующее постановление: “Во избежание излишней и. бесплодной переписки с г. Соловьевым по настоящему делу, прекратить с ним всякие отношения” и даже “предложить г. Соловьеву освободить на будущее время городское общественное управление от дальнейших своих заявлений по настоящему вопросу”. Испытывая на себе длительную напористость Соловьева, городская управа для крепости попросила вручить ему ответ через петербургскую полицию. Что и было сделано. Но Соловьев продолжает действовать самостоятельно через ярославского губернатора и Святейший Синод. Из Углича писали Соловьеву: “Милостивый государь, Леонид Федорович! Многие угличане душевно сочувствуют Вам, но официально выходит напротив. В заседании 11 июля в думе слушали Ваше письмо, посланное начальнику губернии. По прочтении председатель, он же городской голова, заявил: “У нас поставлено — с Соловьевым никаких переписок не иметь...” Будет ли это написано в журнале городской думы, не знаю. Что ответят господину начальнику губернии по Вашему письму, вероятно, Вас уведомят. Если угодно Господу Богу, осуществится желание угличан, да поможет Вам царевич Димитрий. Угличанин.” Продолжение следует. Л. М. ЛОБАШКОВ http://kolokola.ru |
