Пасха Христова в Новороссийске в 1943 году |
| 09.05.2012 г. |
|
Нашей маме Елизавете Кирилловне посвящается. Сергель Б.  В сентябре 1942 года Новороссийск был оккупирован немецко-фашистскими войсками, а летом 1943 года перед отступлением оккупанты изгнали из Новороссийска все население, от мала до велика.
Нас вывезли в Крым и через концлагерь «Джанкой» угнали в Австрию, после концлагеря «Маутхаузен» мы были помещены в его филиал «Флоридсдорф», что в Вене.
Перед самым окончанием войны, 12 марта 1945 года, англо-американская авиация – считаю по ошибке – нанесла удар по нашему лагерю. Погибло много нашего народу. Погибла моя мама, Елизавета Кирилловна. Мама была верующей женщиной, вместе с ней я, тринадцатилетний подросток, присутствовал в Новороссийске на пасхальной службе в церкви Успения Пресвятой Богородицы 25 апреля 1943 года. Каюсь, не всю службу, а только до второго артналета. Моя мама находилась в церкви до самого конца и обмывала раненых, оказывала им первую помощь. От нее я узнал, что происходило в церкви во время вторичного артобстрела из тяжелых орудий. Это документальный рассказ. Но в нем есть единственный изъян – имя настоятеля храма, который вел службу. Я его просто не знал. Не знает его и нынешний настоятель храма отец Георгий. К моменту моего обращения к этой теме все взрослые свидетели ушли в мир иной. Поэтому я взял имя настоятеля храма до его закрытия в 1937 году. Отец Петр был высокочтим своей паствой и пострадал за веру. 9 сентября 1942 года Новороссийск оказался в руках немцев. Почти весь, за исключением цементного завода «Октябрь» и его поселка в восточной части города, у начала Сухумского шоссе. Фронт остановился у стен завода, там, где чудом удержались и стояли насмерть наши солдаты. Ни советская власть, ни верховное главнокомандование не предполагали и не планировали создать здесь рубеж обороны. Новороссийск в чем-то схож со Сталинградом осени 1942 года: город как будто сдан врагу, а сопротивление в нем продолжается. Уже далеко после окончания войны не определились в этом вопросе. На цоколе памятника на городской площади сначала написали: «Освободителям города Новороссийска». Потом, лет пять спустя, первоначальную надпись сняли и установили новую: «Защитникам города Новороссийска». Немцев не волновали положение и беды населения в оккупированной части города. Не работали водопровод, канализация, отсутствовало электричество, медицинские учреждения, снабжение населения продуктами не было организовано. Когда люди доели свои скудные запасы, начался голод. Вереницы женщин и подростков пешком потянулись в ближайшие кубанские станицы менять вещи на продукты, в основном на кукурузу и пшеницу. Этим и жили многие. Господствующие высоты к востоку от города находились в руках советских войск, город отлично просматривался и регулярно обстреливался нашей же артиллерией. Штурмовики с аэродрома в Геленджике утюжили город днем, а женский авиационный полк ночных бомбардировщиков сбрасывал мелкие бомбы. Как ни печально, но от огня артиллерии и налетов авиации страдало прежде всего гражданское население. Отличным ориентиром для артиллеристов являлось стройное здание новороссийской церкви Успения Пресвятой Богородицы, оно отлично просматривалось со всех сторон. Зодчие Руси издревле славились не только искусством строить храмы, но и умением воздвигать их там, где они наилучшим образом смотрелись бы и гармонично сочетались с окрестным ландшафтом. Наша новороссийская церковь Успения Пресвятой Богородицы не смеет соперничать с церковью Покрова на Нерли. Но что-то родственное по духу и подобию в ней есть, так светла она и радостна! Ее строительство относится к концу прошлого века. Храм был воздвигнут на возвышенности, у пересечения двух дорог, и хорошо был виден со всех концов города. Его белое стройное здание становилось заметным, когда въезжали со стороны Кубани, миновав Волчьи ворота, а с Сухомского шоссе – где-то уже с десятого километра. В 1937 году церковь была закрыта. Рабочие, вооруженные топорами и ломами, крушили богатое убранство: с высокой паперти летели части иконостаса, Царские врата, иконы древнего письма и многое другое. Куда это было свезено, уничтожено ли – неизвестно. Помещение церкви было превращено в склад. И теперь, в первые месяцы войны, началось восстановление храма. При всем жестоком отношении к населению города, немцы-католики, немцы-лютеране не препятствовали возрождению православного храма. Восстановительными работами занимались старики строители и художники. И те, и другие были бессребрениками, работали не за страх, а за совесть. В первую очередь они восстановили, как могли, иконостас. Часть икон была написана художниками, большинство же были переданы в дар церкви ее прихожанами. Масляные фрески на стенах и сводах храма в свое время не были уничтожены, ко времени вторичного освящения церкви они выглядели вполне хорошо. Первое богослужение состоялось уже в конце осени 1942 года. Пришло много жителей, входили смиренно и благоговейно, с молчаливым поклоном, осеняя себя крестным знамением. Леса еще не успели убрать. На них расположились местные мальчишки, многие из них, вероятно, впервые присутствовали на церковной службе. Вели они себя благопристойно, и никто не трогал их с облюбованных мест. Службы совершал отец Петр. Он был в новых светлых облачениях, сшитых накануне женщинами-прихожанками. Убранство церкви было скромным. В алтаре стоял домашний стол, накрытый простой белой скатертью, с Распятием. У икон теплились разноцветные лампады, а сами иконы были укрыты светлыми рушниками, тщательно выстиранными и отглаженными. Уже потом появились шитые золотом скатерти, дорожки, ковры и коврики – все это достали из заветных сундуков и отдали в дар церкви простые прихожане, в первую очередь пожилые женщины. Это они скоблили, отмывали стены, полы, что-то шили, раскладывали и развешивали. У правого и левого клироса стояли два старых подсвечника, сверкавших начищенной медью, неизвестно где найденных и вновь возвращенных в храм. Трудно было жить во фронтовом городе. Голод, постоянные поборы и жестокое обращение оккупационных властей, каждодневная опасность погибнуть от своих же снарядов и бомб, отсутствие какой бы то ни было информации о происходящем в мире делали церковь единственным прибежищем и надеждой в это роковое для горожан время. Церковь духовно поддерживала, давала утешение. Церковь – вот она, и двери открыты целый день, входи – никто тебе не воспрепятствует, не потребует пропуска, не спросит, кто ты, почему пришел. Войди в храм Божий, молись и лицезрей, никто тебя ни к чему не принуждает, не преследует, не удерживает. Истинно сказано: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные… и найдете покой душам вашим…» Церковь была всегда полна. Здесь были и стар, и млад, в основном женщины. Это их мужья, братья, сыновья находились по ту сторону фронта и вели жестокую справедливую борьбу с врагом. В молитвах о здравии звучали чаще всего мужские имена : народ повседневно молился о защитниках Отечества, о своих родных. Отец Петр с властями был сдержан, долгожданных оккупантами слов о даровании победы немецкому оружию так и не произнес. Комендантский режим в городе был ужесточен с высадкой на Станичке нашего десанта морской пехоты в ночь на 4 февраля 1943 года. В городе расширили запретные зоны, за нарушение которых грозил расстрел на месте. Весна 1943 года выдалась ранняя, дружная. В ясные, теплые дни под аккомпанемент незатихающих разрывов бомб, снарядов на цементных заводах и Малой земле горожане кропотливо обрабатывали свои дворовые огороды. Все же какая ни есть поддержка. Буйно цвели плодовые деревья, обещая необычайно обильный урожай. А пока люди доедали свои последние запасы. Получить пропуск на право выхода из города стало очень трудно. Всех коров и другую живность немцы потребовали сдать. За невыполнение приказа грозил расстрел. Свирепствовал голод. Вот и пришла Пасха. Светлое Христово Воскресение выпало в этом году на 25 апреля. Службу накануне немцы запретили. Освящение куличей отец Петр провел до наступления темноты 24 апреля, а заутреню вынужден был начать на рассвете 25 апреля, с окончанием комендантского часа. Получилось нечто необычное, но ничего не поделаешь – обстоятельства диктуют поведение. Куличи, испеченные из кукурузной муки и муки, смолотой из горелой пшеницы, которой некоторые запаслись со сгоревшей мельницы Асланиди, и снедь, какую смогли собрать, святили в лучах уходящего солнца и обстановке фронтового города. Непрерывно шел бой на Малой земле, грохотало в районе цемзаводов. По городу то там, то здесь рвались снаряды нашей артиллерии. Но в округе церкви было спокойно. Мирно было и в сердцах людей. Верили – наши не допустят обстрела в эти праздничные дни. Действительно, в этот вечер ни один снаряд не разрывался поблизости. Расходились по домам нехотя, не торопясь. Ранним утром 25 апреля, едва забрезжил рассвет, жители ближайших домов потянулись к церкви. Фронт погрохатывал как обычно, морской ветер отчетливо доносил автоматные и пулеметные очереди. Но этого уже не замечали: за долгие месяцы к этому привыкли. В храм входили со смирением и кротостью, крестясь на ступенях паперти. Перед иконами теплились лампады, их слабый и трепетный огонь едва освещал лики святых. В левом притворе скорбно возвышалось Распятие Спасителя. Приглушенно звучал голос пономаря, читавшего Деяния апостолов. Прихожане располагались группками, поближе к знакомым, родственникам. Вот у иконы Богоматери стоит моя тетя Лукерья Кирилловна. Сегодня она умиротворенная, спокойная. «Богородице, Дево, радуйся…» – шепчут ее губы. О чем думает тетя, о чем жалуется Деве Марии? Накануне немцы угнали с ее двора корову Нежданку, кормилицу. Нежданку солдаты уводили под слезы и причитания тети. А час спустя бросили ей через забор голову, ноги и хвост любимой коровы. «Лучше бы они сами все это съели», – жаловалась она. Продолжение следует http://world-war.ru |
