Иеромонах Михаил

  Это было лет 15 назад. Я шла из Пантелеимоновской церкви, когда ко мне подлетела художница Лена, ее лицо просто сияло в ореоле светлых кудрей: « Что мне рассказали о нашем храме! Здесь место было намоленное давно. И у нас чудо случилось!

— Какое чудо?

— У папы были головные боли, сделали снимки, послали его на операцию, а мне надо было ехать на выставку-ярмарку в Петербург, я говорю ему: « Папа. Дождись меня, мы поищем хорошего врача-хирурга», а сама в Петербурге после рабочего дня — в часовню к Ксенюшке просить и плакать, где я возьму врача, что делать? Возвращаемся с ярмарки, в поезде разговорилась с седым соседом, все ему рассказала, а он мне: « Я — хирург, бывший военврач, приноси снимки, посмотрим». Ксенюшка помогла! Он сказал, что папе не надо операцию делать. И я ему про наш храм рассказала, а он мне: «Церковь — в здании бывшей насосной станции? Там же молился монах еще в начале 50-х».

— Какой монах?

— Отец Михаил, я его помню.

И он рассказал мне о нем, можешь его расспросить сама, ты ведь записываешь рассказы о церкви.

Она дала мне № его телефона. И вскоре я уже была в Шакше и сидела перед кабинетом хирурга. Передо мной маялся мужчина с большой шишкой на голове.

— Вышел врач: «У Вас жировик, ничего страшного», — громогласно объявил он: «А Вы?»

— Мы с Вами созванивались, я из Пантелеимоновской церкви.

— Подождите.

Вскоре мужчина вышел с повязкой на голове, а меня пригласили зайти в кабинет: «Молодые хирурги разбежались по частным клиникам, и вот мне на старости лет приходится… Так вы хотите о чем услышать?».

У меня был с собой диктофон и я записала его рассказ.

Рассказ Евгения Александровича Алалыкина об иеромонахе Михаиле и Черниковке 50-60х годов.

Моя бабушка была лишенкой. [то есть лишенной избирательных прав, не имеющей права на пенсию и постоянную, квалифицированную работу. Лишенцы дискриминировались советской властью по политическим, экономическим, религиозным мотивам — ИЕ]. Учитель по образованию, она после войны работала сторожем на насосной станции [бывшей на месте уфимского Пантелеимоновского храма]. Она была по-настоящему религиозная женщина, и я считаю, что ей много в меня было вложено нормальных мыслей. Я тоже верующий человек. Вера человека чище делает.

Я ребенком постоянно находился около нее, на насосной станции. Эта насосная станция работала на Соцгород. Называлась она: насосная, первая контрольная, третий подъем. Первый подъем был на Уфимке, там, где Березовая Грива, за Максимовкой, потом перекачивающая станция стояла на улице Ушакова, недалеко от моста, на Соцгород воду перекачивали, и третий подъем был там, где 10-я больница, где старые дома стоят. Эти дома заложены в 1931 году, когда начали строить Ново-Уфимский нефтеперерабатывающий завод, 417-й. В подвалах этих домов жили пленные немцы, которые строили Первомайскую улицу. Если смотреть в сторону Восьмиэтажек, на левой стороне стоят дома, которые строили пленные немцы…

Где-то в 51-м году, помню, на насосную станцию пришел работать монах. Его так и называли — монах, отец Михаил. Говорили, что он был репрессирован и долго сидел. Ходил он, соответственно сану, в длинном платье таком, в подряснике, в кирзовых сапогах, волосы заплетал в косичку…

Водители, которые оборудование привозили, называли его «жеребячье сословие», издевались так.

А он очень спокойный был, исключительно чистый, опрятный всегда, аккуратно расчесывал бороду. Лысоватый такой, среднего роста, ласковый. Доброта от него прямо-таки исходила.

Он сиял добротой. Меня увидит, всегда погладит по голове, сядет со мной и начинает рассказывать из Библии — сейчас такие книги есть «Библейские истории для детей», вот эти истории он мне и рассказывал.

У него ласковый был такой, вьющийся голос, с интонациями, акцентами, добрый голос.

Он хорошо пел. Голос — не баритон, альт, скорее всего. Они вместе с моей бабушкой пели псалмы. Он звал ее — сестрица Варварушка, ее Варварой звали. Она была глубоко верующая женщина.

Где они пели псалмы? На насосной станции со стороны улицы Маяковского был вход [как и сейчас], направо шел коридор, там были трубы, а внизу было очень много воды, глубоко, ее закрывали. Меня не пускали туда, но детское любопытство заставляло смотреть — там были трапы такие из прессованного железа, ограждения и перила. И вот они уходили туда, икону ставили в том помещении, под шум работающих насосов пели псалмы и, стоя на коленях, молились.

Мне запомнились его кирзовые сапоги с подвернутыми голенищами, сзади, когда отец Михаил стоял на коленях, из-под подрясника у него были видны брюки из черного железнодорожного сукна.

У него такая шапка была, скуфья, и, когда он молился, то снимал ее, то надевал снова. И крест был большой.

И еще вот куда он уходил молиться — за дежуркой, где машинисты сидели, следующая по правую сторону комната, там запчасти хранились, узлы, детали насосов, и вот там был чистый угол, судя по всему, на восток.

— Это же получается на месте нынешнего клироса или алтаря!

— Наверно. Когда я узнал, что на месте насосной станции церковь будет, мне пришла в голову мысль, что просто так ничего не бывает. Место ведь намоленное. Бог приводит в такие места.

Он и по ночам молился. И я точно знаю, что были дни, когда он совершенно ничего не ел, а только пил воду. И если ему что-то предлагали, питание-то хоть скудное, но было, то он не брал. [ Да, так он строго постился.]

Вокруг насосной cтанции было картофельное поле, домов еще не было, стоял только кинотеатр «Победа» и напротив его двухэтажный дом. И на насосной станции тоже сажали картошку. Потом вокруг насосной станции построили двух- и трехэтажные дома, и дальше, где сейчас улица Нежинская, бараки из гипсовых блоков, Гипсовый поселок, там работники 2-й площадки жили. Гипсовый поселок был от того места, где сейчас 13-я больница и до остановки Космонавтов….

Везде, где сажали картошку, особенно в сторону нынешней улицы Калинина и базара, была такая ягода, воронянка, паслен, ее называли, столько его там было! И отец Михаил говорил: «Много не надо его есть. Животы могут заболеть». Заботился.

Еще помню, как он со стола хлебные крошки ладонью сметал, это чисто монастырское у него было, моя сестра, на 7 лет старше меня, говорила: «Это мещанство». Такая неприязнь у нее к религии была. А я уронил как-то кусок хлеба с маслом и пнул его, отец Михаил меня остановил: «Женя. Это грех большой. Ты лучше птичкам отдай его, Женечка!» А кто он мне — никто! Я его не послушал. Если бы дух послушания был мне привит… Мне было тогда 7 лет, и у меня задачи тогда были какие: побеситься, покататься с горки — с резервуаров. Нам больше нравилось кататься с левого — в сторону улицы Калинина, там слесаря воду сливали, получались ледяные дорожки и мы использовали их как горку.

Мы сажали там деревья, тополя, потом яблони.

У нас тогда уже ввели военизированную охрану, и я не знаю, кем там отца Михаила держали…

К нему люди шли. У нас забор был из колючей проволоки, потом вместо него сделали хороший забор из четырехгранников, который стоит и сейчас. На территорию к нам не пускали. И вот к забору по двое, по трое с лопатами подходили люди, у нас рыбинские были, эвакуированные, и он с ними через забор разговаривал и, судя по всему, он их исповедовал, тогда-то я детским умом это не понимал. Он благословлял их крестом, и они крест этот через забор целовали. И мне бабушка говорила: «Иди, поцелуй крест». Не помню уж, целовал я его или не целовал.

Как-то на Покров собрали картошку, сели, собрали что-то поесть, взяли чекушку и предложили ему выпить. Он отказывался пить. — Его уговаривали: «Но ведь церковный праздник!». И он потом сказал: «Ну, если уж так», сбегал на [ул.] Льва Толстого, в пятый магазин (в этом доме в подвале пленные немцы жили, они строили дома на Первомайской) и принес кагор.

И вот они с бабушкой выпили кагора и пошли петь псалмы в насосную, а когда он вышел оттуда, у него был серебряный крест на груди. Так я этот крест в первый раз и увидел.

Простые монахи такие кресты не носят, значит, он был священник, иеромонах. К нему приезжали другие священники или монахи. Он здесь большую проповедническую работу вел…

А потом, после смерти Сталина в 53-м, где-то в начале июня он незаметно ушел. Я учился тогда в первом классе.

Моя мама всегда его вспоминала очень добро. Она тоже православной была, но наш отец был начальник, и нельзя было говорить об этом, притесняли.

Территорию Черниковки я помню. Была Черниковка сама по себе, Соколовка, Дежневка.

Там, где сейчас стадион «Нефтяник», спорткомплекс, за ним был овраг и поля дежневские были, там потом коллективные сады сделали, а я помню, мы ходили на Белую купаться там, где плоты ставили. Дежневка была, знаете, докуда? Там, где сейчас магазин «Спорттовары», по улице Кольцевой, там стоял последний амбар, это я помню, а там, где сейчас магазин продовольственный, стояли еще дежневские дома…

За Белой есть Ломоносовское озеро напротив Дежневки. Там церковь раньше была, она очень красиво смотрелась за рекой. С утеса ее видно было, там, где был парк «Нефтяник», нынешний парк Победы. Такой пейзаж был потрясающий, особенно на закате, и вечерний звон… Мы мальчишками задерживались на Белой и когда поднимались в гору, потрясающее было зрелище. Это было до 70-х годов. Я в 1968 году ушел в армию, и когда приезжал в отпуск, это еще было.

Храмы разрушили, а какие были храмы в Рождественском, Турушле, в Благовещенске только было 3 храма, насколько я помню….

Я — отставной офицер, был начальником полевого госпиталя в Германии, служил на Дальнем Востоке, дважды — в Афганистане. Я дважды Богу обязан жизнью, дважды умирал в госпитале, а молитва меня спасала, та молитва, которой меня научила бабушка в этой насосной: «Богородице, Дево, радуйся»…

Я верующий человек, и меня никто уже не переубедит, я на любые муки пойду: «Бог есть».

Через несколько дней я увидела Алалыкина у нас в церковной ограде, он носился вокруг храма вместе с отцом Валерием, потом с ним вместе прошел в алтарь, и я услышала его изумленный голос: «Похоже, что вот на этом месте он и молился, отец Михаил».

Прошли годы, я пробовала выяснять фамилию и судьбу иеромонаха Михаила. В архивах я не нашла материалов об этой насосной станции. В списках уфимского духовенства в 50-е годы он не значился. Вероятно, он отбывал ссылку в Уфе и после освобождения уехал из нашей епархии. Я вскоре стала работать в другом храме, и среди многих обязанностей позабыла о старой пленке записи. И вот, с большим опозданием, я выполняю то, что должна была записать давно о замечательных людях сурового времени.

И, может быть, кто-то откликнется и дополнит мой рассказ об отце Михаиле?

Ирина Ентальцева.Уфа

Фотографии: Свято-Пантелеимоновский храм, г.Уфа

                    Кинотеатр "Победа", 1950 г.