Стояние в вере. Уфимский Сергиевский собор в годы Великой Отечественной войны. Часть 2

Начало материала

Протоиерей Димитрий Логачевский 

С 1943 года в Сергиевском храме стал служить протоиерей Димитрий Логачевский. К началу Великой Отечественной войны отец Димитрий, как и другие священнослужители, прошел тюрьмы и лагеря. Куда бы его ни высылали, везде за ним следовала его супруга Мария: «Ведь без меня он там не выживет, у него с детства здоровье слабое». Они знали друг друга с рождения, их отцы, протоиерей Андрей Логочевский и диакон Венедикт Агров, много лет служили вместе в Христорождественском храме села Поляны (потом Бедеевой Поляны), и дети дружили. Выросли, обвенчались. Отец Димитрий стал сельским священником в 20-е годы, в разгар гонений на церковь, вскоре он был арестован, потом опять... Матушка Мария искала его по тюрьмам, делала для него передачи с продуктами, потом поехала вслед за ним в ссылку в Сибирь. Детей у них не было, и всю свою жизнь без остатка она посвятила мужу, а он – служению Церкви. После очередного срока шел вновь служить в храм. Отец Димитрий не мыслил своей жизни без литургии. По воспоминаниям тех, кто их знал, отец Димитрий и матушка Мария до самой смерти являли собой образ любви к Богу, к ближним. И друг к другу. В их обращении всегда была интеллигентность, отец Димитрий умел держать дисциплину в храме, не повышая голоса на молодых. Он приглашал всех служащих церкви к себе домой на Пасху и Рождество. Любого зашедшего в их дом человека прежде всего усаживали за стол, угощали.

Матушка Мария в конце жизни с горечью говорила Галине Старухиной, что, когда отец Димитрий был в Уфе в тюрьме, она пришла переночевать к родственнице и та испугалась: «Прости, Маруся, но не ходи к нам ночевать, у меня дети малые». Больше она ни к кому из родных не стучалась. Зачем людей подводить, и, правда, пострадать могут, ведь отца Димитрия объявили врагом народа. Спала на скамейках на речном вокзале, в других местах.

Потом Логачевские принимали радушно у себя дома всех своих родных, которые с ними боялись общаться в годы гонений, и радовались, когда кто-то из них опять начинал ходить в церковь. Так одна из младших сестер Марии, спортсменка и комсомолка, в газете отреклась от веры в Бога и от отца-диакона, бывшего в заключении, жизнь ее не сложилась, и позже она стала снова ходить в храм. Приезжала она и к Логачевским.

Когда в начале Великой Отечественной войны отца Димитрия забрали в трудовую армию, по официальным источникам он был «на строительстве оборонительных сооружений в защиту героического Ленинграда и там же получил ранение», был «отправлен на излечение в Уфу». Отец Димитрий рассказывал в старости, что «был в штрафбате и там, куда их послали, вообще есть нечего было, только было рядом поле с мороженой картошкой. Ее и ели… В 1942 году меня вдруг вызывают в штаб и говорят: «Ты – поп?» – «Поп» – «Давай, собирайся, езжай». И его послали с фронта в Уфу, служить в Сергиевский собор. Приехал он в Уфу хромой, от нагноения на ноге пошла гангрена, от ампутации ногу чудом спасла на фронте местная жительница, накладывая повязку с березовыми листьями, и он потом всем советовал так лечить нарывы. В Уфе сначала он был в заключении «в Уфимских лагерях», работал там маляром, с больной ногой.

Уфимские старожилы рассказывали, что на первые службы отца Димитрия приводили под конвоем солдат. Потом разрешили жить с семьей дома. Снимали жилье они в полуподвале недалеко от храма. Матушка Мария стала в военное время передовой швеей, она шила рукавицы для фронта. Хотя в Уфе не было такого голода как в блокадном Ленинграде, но даже у Сергиевского собора была съедена вся крапива и лебеда. В годы войны в Уфе были засажены картошкой и овощами все пригодные для этого места. Матушка Мария занималась огородничеством, садоводством. У нее были золотые руки, и она всегда «могла из ничего сделать вкусный обед». Она выходила еле живого от истощения мужа.

Отца Димитрия вскоре назначили настоятелем Сергиевской церкви и он стал помогать владыке Стефану вновь открывать храмы в Уфимской епархии.

Как открывали вновь храмы в годы войны

В годы войны священников и монахов освобождали из заключения далеко не всех, комиссовали инвалидов и стариков, а многих священников из лагеря посылали сразу на фронт. Не прекращались аресты и священнослужителей, еще остававшихся на свободе, за тайные совершения треб и богослужений на дому у верующих.

«Гонения не прекращались. Так иеромонаху Иосафу (Миронову) к 10 годам лагерей в 1944-ом добавили еще 5 лет. Небольшие поблажки властей, выражавшиеся в открытии всего 9-ти храмов [в Уфимской епархии], никак не отражали насущных духовных потребностей значительной части населения.

Стали поступать ходатайства верующих об открытии храмов. К 1944 году таких ходатайств (по Башкирии) было уже 58. Семь из них было удовлетворено. В Уфе в 1943 году была открыта вторая церковь, Крестовоздвиженская. Открыты были церкви в селах Байки, Силантьево, Константиново-Александровка, Ново-Петровское, Иткули, Знаменка, Ломовка, в г. Белорецке. За 1944-48 гг. было подано более 150 заявлений об открытии церквей, из которых удовлетворено было 34. Такое соотношение – всего 7 ходатайств удовлетворено из 58 к 1944 году, 34 – из 150 в 1944-48 годах было не случайным. В 1944-45 годах в целом по СССР было удовлетворено всего около 17% ходатайств», – писал протоиерей Владимир Сергеев.

Открытие храмов тщательно дозировалось властями, все бумаги пересылались для окончательного решения в Москву, в этой волоките порой проходило до трех лет. Зато списки людей, ходатайствующих за открытие храмов, с указанием их точного адреса, и сейчас хранятся в архивах. А в годы войны люди, подписывающие такие ходатайства, знали, что могут поплатиться за это годами заключения или жизнью.

208 ходатайств от групп верующих было в годы войны об открытии православных храмов в Башкирии, а закрыто их было в советское время по свидетельству историка Павла Егорова более 700. 208 ходатайств – много это или же мало? Ведь нужна была не только личная храбрость людей, ставивших подпись под заявлением. Когда повсеместно закрывали храмы в 30-х годах, то от местного руководства требовали, чтобы церковные здания не оставались пустыми, а сразу же были заняты под клуб или под школу, детсад. Церковная утварь, иконы сразу же вывозились или уничтожались тут же.

Подавая заявление об открытии церкви, люди брали на себя обязательства на свои средства восстановить, а чаще заново построить храм или молитвенный дом, собрать заново церковную утварь, иконы, которые удалось спрятать по домам при разорении прежнего храма. Надо было платить налоги на церковь, участвовать в сборе средств для фронта, когда дома были свои голодные ребятишки. И от зари до зари эти люди, женщины и старики, работали на колхозном поле или в городе на производстве.

Руфина Ключникова вспоминала, что, когда в Башкирии стали открываться храмы во время войны, «налоги на них были кошмарные», и отец Ксенофонт ходил с ее братом, Георгием Черных, и Николаем Чигвинцевым, будущим старцем Моисеем Уфимским, «деньги зарабатывать на налоги, они печки клали. Отец Ксенофонт, наверное, вообще не спал. Все время служил, работал».

Священнослужителей катастрофически не хватало. «В начале 1945 г. все православное духовенство Уфимской епархии состояло из 23 священников и 2 диаконов. Возрастной состав священников был следующим: до 40 лет – 1 человек, от 40 до 50 лет – 3 человека, от 50 до 60 лет – 3 человека, от 60 до 70 лет – 12 человек, старше 70 лет – 4 человека. Оба диакона были старше 70 лет». Не случайно художнику Петру Храмову запомнилось, что в Сергиевском соборе его в военном детстве крестил «очень старенький священник». Возвратившиеся из тюрем и лагерей, священники были изможденными и седыми. В 50-60 лет они выглядели стариками. Но на церковной фотографии 1944 года их лица светятся от благодати, а праздничное убранство храма радует глаз.

Архиепископ Стефан (Проценко)

Степан Проценко учился в Киевской духовной академии на 3-м курсе, когда в 1918 году она была закрыта, и он окончил историко-филологический (или по другим данным историко-археологический институт) в 1922 году. В это голодное время, время усиленных гонений на церковь, он принял священство, а затем монашество, и вскоре стал архимандритом, потом епископом. Прошел тюрьмы и лагеря. Он не проводил без богослужения ни одного воскресного и праздничного дня, служа и в городских, и в сельских храмах. Всегда много внимания уделял благоукрашению собора. Был отзывчивым, добрым человеком, любил детей, никто из посетителей не уходил от него, не получив утешения, о нем шла молва как о «благостном владыке». Эти черты его характера, отмеченные впоследствии харьковским протоиереем Евгением Садовским, были присущи ему на протяжении всей его жизни. Ни годы, проведенные им в заключении, ни тяжкие условия жизни военного времени не изменили его взглядов на служение в церкви.

Он требовал от себя и священников не только благоговейной уставной службы, но и непрестанной работы над собой. Он писал в «Памятке священнослужителя»:

«Проводи жизнь чистую и нравственно безукоризненную, потому что пример скорее влияет и оставляет в душах пасомых несравненно более глубокий след, чем самые красноречивые поучения и длительные наставления…»

«Твердо помни, что, если дело Христово во вверенной тебе пастве падает, то ответственность за это ложится только на тебя, ибо твоему попечению вверены драгоценные человеческие души, а потому будь особенно бдителен к себе, – будь трезвым, честным, смиренным, кротким, целомудренным, примерным семьянином и любвеобильным. Как «добрый пастырь», ты должен, по слову апостола, быть «всем вся» и делить с твоей паствой как радость, так и особенно горе, – «где горе слышится, будь первым там…»

Его «Памятка священнослужителя», насчитывающая 9 подробных разделов, была опубликована в «Журнале Московской Патриархии» в 1947 году и стала основой «Пастырской этики», предмета для обучения в семинарии, разработанного позднее. Она напоминала новому поколению священнослужителей, пришедших после войны на смену потомственным священникам, погибшим в тюрьмах и лагерях, о многовековых традициях служения Богу и людям – от преподобного Сергия Радонежского до скромного «батюшки Сергиевского», отца Федора Троицкого, и сонма других.

Были слова в этой памятке, явно написанные в военные годы. «Свято исполняя вверенное тебе служение Богу, не менее добросовестно выполняй и свой гражданский долг, неуклонно воспитывая в своих пасомых любовь к Отчизне.»

Вот свидетельство тому из хроники военных лет: «Ко дню проведения праздника Пасхи 16.04.1944 г. архиепископ Стефан Уфимский вечером в Сергиевской церкви произнес речь: «Гитлер – враг христианства и всего человечества». Специальные молебны о победе над врагом были проведены в Сергиевской и Крестовоздвиженской церквах Уфы. Общее количество присутствующих в обеих церквах и оградах около 2500 человек всех возрастов». Любовь ко Христу и любовь к Отчизне здесь были явлены неразделимо.

Возможно, именно в этот торжественный пасхальный день и был сделан в 1944 году снимок священнослужителей и детей в Сергиевском соборе. Такое праздничное убранство храма бывает на Пасху или на Троицу, скорее, на Пасху.

Помощь Церкви фронту и госпиталям

В архивах сохранились документы военного времени. Уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР Н. Козлов, назначенный в 1943 году, писал в отчете: «По Уфимской епархии Русской Православной Церкви по двум церквам и по двум молитвенным домам за период с 22.06.1941 по 1.07.1944 г. патриотическая деятельность в материальном выражении была следующей:

1) собрано духовенством и верующими на цели обороны деньгами – 442048 руб.;

2) собрано духовенством и верующими на подарки в Советскую Армию деньгами – 286200 руб., продуктами и вещами – 630 руб.;

3) собрано духовенством и верующими больным и раненым в госпитале деньгами 10000 руб., различными предметами – 50 р.;

4) собрано духовенством и верующими на помощь семьям воинов Советской Армии – деньгами 54500 руб. Итого: деньгами – 792748 руб., натурой – на сумму 680 руб.».

В 1944 году, «в Башкирии разразился сильнейший голод, а тем временем епархия сдает более 1 миллиона рублей в фонд обороны, оказывает помощь госпиталям и семьям погибших», – писал священник Владимир Сергеев.

«За патриотизм и материальную помощь делу обороны церкви Сергиевская и Крестовоздвиженская г. Уфы, Татьянинская г. Стерлитамака и Троицкая г. Белорецка были удостоены благодарности Главнокомандующего И.В. Сталина».

3 июня 1944 г. архиепископом Стефаном (Проценко) была получена телеграмма с благодарностью Сталина верующим Сергиевской церкви г. Уфы, собравшим 200 тыс. руб. в фонд Обороны Союза ССР и 140 тыс. руб. на подарки воинам. В 1945 г. Настоятелю Сергиевской церкви протоиерею Дмитрию Андреевичу Логачевскому, а также всему духовенству и верующим Сергиевской церкви была вынесена благодарность командования госпиталя №4018 за переданные в госпиталь средства, подарки и помощь раненым. В 1946 г. весь причт церкви награжден медалями «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.». Только за 1945 г. приходом Сергиевской церкви было пожертвовано 119500 руб. Неоднократно благодарности за патриотическую деятельность получались от руководящих органов Кировского района и от госпиталей. Протоиерею Логачевскому, а также всему духовенству и верующим Сергиевской церкви была вынесена благодарность командованием госпиталя № 4018 за переданные в госпиталь средства, подарки и помощь раненым.

Приход Сергиевской церкви по своим пожертвованиям занимает первое место среди остальных приходов Башкирской АССР. За период 1945 года по настоящее время приходом Сергиевской церкви было пожертвовано 919500 рублей, приобретено облигаций на сумму 300000, сдано облигаций в государство на 240000 рублей».

Заведующая библиотекой Крестовоздвиженской церкви г. Уфы И.Н. Ентальцева