Православный священник в концлагере у чеченских фашистов |
| 11.08.2012 г. |
рассказ отца Филиппа Жигулина об ужасах чеченского плена Сразу после известных событий, которые, к нашему общему несчастью, случились в январе 1995 года, по призыву Патриарха наш отдел Патриархии (по связям с традиционными религиями) открыл несколько пунктов гуманитарной помощи в Дагестане, в приграничных районах с Чечней, и в самой Чечне для оказания экстренной помощи тем беженцам, женщинам, старикам, детям, которые нуждались в самом необходимом: в хлебе, молоке, предметах домашнего обихода - вот все, что мы, наша миссия, делала и продолжает делать для этих несчастных.В Грозном был прекрасный Православный храм в честь Архистратига Божия Михаила, настоятелем этого храма был очень скромный священник, очень светлый человек отец Анатолий Чистоусов. Он недавно пришел в Церковь, раньше он был военным летчиком, командовал эскадрильей. Наше знакомство было очень теплым. Храм был разрушен, снаряды попали в барабан купола, все моментально загорелось, и отец Анатолий со своими прихожанами, которые на время войны нашли приют в приходском домике, кинулись в огонь спасать все самое ценное, все, что можно было спасти. Немощные старушки с отцом Анатолием под горящими обломками вытаскивали все, что могли вытащить. Вытаскивали иконы, пробитые пулями... В маленьком приходском домике на территории храма сделали маленький алтарь, организовали маленький хор, и жизнь продолжалась. Кругом развалины, дефицит всего и всея, отсутствие воды. Вот в таких условиях служил отец Анатолий, в это время мы с ним и познакомились. Как раз в это время был Престольный праздник. Служили мы втроем: отец Анатолий, я и еще один батюшка из приграничного с Дагестаном района. Совершили Крестный ход, освятили воду, отслужили Престол, это было непередаваемо, ни с чем не сравнимо. Люди, переживающие трагедию, имели возможность присутствовать на соборном служении духовенства в Престольный праздник. Ненадолго я покинул Грозный, а через некоторое время один старый московский прихожанин обратился к Патриарху с телеграммой о том, что его внук оказался в плену и попросил, зная, что Патриархия имеет контакты с мусульманским духовенством, оказать какое-то содействие. Патриарх написал мне резолюцию, и таким образом я опять оказался в Грозном. Я знал некоторых полевых командиров, встречался и с Басаевым, и с Масхадовым, я ни за что не опасался, никакого подвоха я не ожидал и довольно спокойно пошел туда, куда меня направила Церковь. Мы с отцом Анатолием не подозревали тогда, что в умах этих людей зародилась жуткая и даже нереальная для конца XX века мысль о работорговле как способе зарабатывания денег. Отец Анатолий не обязан был никуда ехать, ни к этим боевикам, ни к этому полевому командиру, поскольку он исполнял обязанности Благочинного в Грозном, у него был свой приход, своих забот хватало, а ехать выручать человека - была исключительно моя миссия, я должен был ехать сам, либо с кем-то еще... Тем не менее, отец Анатолий поехал со мной. После встречи с боевиками, на которой мы вроде бы о чем-то договорились, по дороге домой на десятом километре пути от этого города нас схватили... Помню, отец Анатолий был в рясе, я в пальто. С этого началось. Мне не хотелось бы рассказывать о многих деталях, поскольку для людей старшего поколения, переживших многие страдания в военные годы, в разруху, в периоды восстановления, в тоталитарное и атеистическое время... многие эти переживания близки и знакомы. Я хотел бы сегодня поговорить о том, есть ли у человека конца XX века, который привык хотя бы к минимальным условиям комфорта, шанс выдержать казалось бы, запредельные страдания и лишения. Я имел возможность видеть смерть рядом с собой, смерть близких людей, находясь в самом центре, в самом пекле земного ада... Не только из-за физических страданий, когда не было воды, когда не было пять месяцев хлеба, когда негде было лечь... Три с половиной месяца мы провели на нарах, которые были чуть больше обычного дивана. На этих неровных нарах жило двенадцать человек, можно было только сидеть. А когда приходили после работы изнуренные пленники, которые пилили лес, таскали за несколько километров воду из ручьев, то они, обессиленные, просто валились на тех, кто сидел ниже, а те не могли удержаться и в свою очередь валились на тех, кто лежал на земле. Мы пережили там время Великого поста, мы встретили Страстную седмицу, встретили Пасху. Я видел как меняются люди, даже не под давлением страха, не под давлением жутких обстоятельств и дум про семью, детей и прежний образ жизни. Были там люди разные, и военные, попавшие в плен, которые содержались до нас уже семь-восемь месяцев, были гражданские лица, которые восстанавливали грозненскую электростанцию, строители из Ставрополя и Ростовской области. Были разные: верующие, маловерующие, абсолютно неверующие. Были некоторые рабочие из Ставрополья, которые кричали: "Долой попов! Долой церкву!" Люди, не имеющие духовного стержня, хоть каких-то нравственных идеалов, превращались в животное, которое любой ценой хочет выжить за счет рядом умирающего человека. Как было важно для каждого из нас, пройдя эти очистительные страдания, остаться человеком! С отцом Анатолием нас сразу разделили, мы с ним были вместе только два дня, и с тех пор я его больше не видел. Я пришел к выводу, что психология карателя одинакова повсеместно, и у африканского племени "бум-бум", и у фашистов, и у коммунистов, и сегодня у этих людей, которые не на фронте сражались с открытым противником, а воспользовавшись ситуацией полной власти над другими, проявляли подобные извороты своей души, своего низменного состояния, пользуясь превосходством над бес-сильным и зависимым человеком. Фашисты, издевавшиеся над нашими партизанами, патриотами, захваченными на оккупированных территориях, делали то же самое, что и современные бандиты. Ничего в человеке не изменилось. Точно также били, точно также не давали воды, точно также глумились, действуя на психику подлыми методами. Также раздирался дьявольский животный интерес - проверить - до какой же степени человек терпелив, до какой степени можно растянуть физическую возможность восприятия боли. Это - конец XX века. Дикая демоническая ненависть выражалась во всем. Если кому-то приходилось испытывать побои, он знает, что после этого очень хочется пить, все горит, и больше ничего не хочется кроме одного - пить. Передо мной ставили в кружке воду на подоконник, а был февраль, холодно в горах, вода покрывалась слоем льда... А я мог действовать только одной рукой, так как на второй же день другую руку мне сломали, и она распухла... Мне давали эту кружку замерзшей воды, чтобы я одной рукой кое-как пробивал ледяную корку. И когда я подносил к губам кружку, уже чувствуя вкус воды, как кружку забирали. - Пусть остынет, слишком теплая. Подобные человеческие низменности вылезали наружу постоянно. В камере у нас было 67 человек, мы испытывали целый комплекс мук и страданий и от стесненности и от того, что находимся в подземелье, и от того, что после артиллерийских выстрелов и авиационной бомбежки наших родных войск осыпалась земля, и мы дышали пылью, и от того, что четыре или три недели на 67 человек полагалось одно ведро воды. У меня был пузырек от валокордина, так вот в нем два с половиной глотка воды. Одного глотка хватало на то, чтобы смочить губы, другого - чтобы что-то проникло внутрь, а остаток - на тот случай, если на следующий день вообще воды не дадут. Один раз в сутки давали чашку старой кукурузы, еле проваренной, разумеется, без масла и соли. Когда я просил, чтобы кто-то оставил каплю воды на тот случай, если меня заберут на допрос и я вернусь после побоев, находились такие, которые говорили: - Хорошо, поп, оставим, только ты отдашь чашку кукурузы. Приходилось нашим же людям, может быть, Православным, отдавать чашку кукурузы за возможность принять глоток воды после побоев. Внутри нас же самих находились люди, которые, пользуясь силой, могли отобрать еду у более слабого. По мере наступления наших войск нас часто перемещали. Это был специальный лагерь, мы не были в собственности у какого-то хозяина в виде рабов, это был лагерь департамента "государственной безопасности Чечни", который контролировался и Дудаевым и остальными руководителями. Они знали и о количественном составе людей и о том, кто конкретно там содержится, однако перед мировым сообществом, перед средствами массовой информации продолжают делать вид, что это дело рук каких-то частных лиц, неорганизованных "индейцев", преступников, которые хватают людей и пытаются на этом нажиться. Ко многому, что сейчас я вижу по телевизору, я отношусь иронически, скептически. На днях я разговаривал с матерью Елены Масюк, которую похитили в Чечне, она конечно, смелая, отчаянная (эта Масюк вела восторженные репортажи о чеченских бандитах и довольно пренебрежительно отзывалась о русских солдатах. Бог наказал. Всех, попавших в плен жалко, даже дезертиров. Прости, господи, душу грешную, но проституированных журналистов не жалко. Они хоть чуть-чуть ознакомятся с истинными нравами выродков, нелюдей, повадками тех, кого возводили в ореол мучеников и героев. И содержат журналистов много лучше, чем простых пленных, и заботятся о них всякие березовские. Думается, вытащат из плена и Масюк, если какой-нибудь джигит не позарится слишком сильно на ее журналистское тело, и если дадут за нее хороший выкуп. На таких деньги у государства найдутся! - ред.), мы с ней встречались, и я предупреждал ее, что это добром не кончится, и вот результат. Еще неизвестно, будет ли она живой, потому что много знала. Мы понимаем, что не столько "индейцы" неорганизованные там действуют, сколько это стало нормой бытия этого режима. Пребывание там было с точки зрения нормального человека настолько нереальным, иррациональным, что вспоминались книжки и фильмы про рабов, которых везли на галерах... Кто был сильнее, тот выживал, кто слабее - погибал, и его выбрасывали акулам на съедение. Ситуация была точно такой. Знаете, как в холодильнике держат товар, так держали людей до выгодной ситуации: кого-то продать, кого-то обменять, кого-то, если он хороший плотник или каменщик, взять себе в рабы... Весь ужас в том, что люди, называющиеся верующими, мусульманами, знающими нормы корана, шариата, где есть указание Аллаха, что от рук мусульманина не должно исходить зла другому человеку... Казалось бы, вы проповедуете веру, даже обвиняете нашу Армию в безбожии, в сатанинском нападении на такую маленькую и верующую республику... Но когда ты видишь каждую минуту бытовую сторону применения ислама у этих людей, ужасаешься тому, насколько эти люди далеки от истинного света. В нормах традиционного права записано, что украсть у соседа - подвиг, украсть у родственника - грех. Вот мораль межтейповых, межклановых отношений. Украсть у родственника нельзя, а у соседа можно. И в доме никого не интересует, откуда этот хлеб, откуда эти деньги, откуда эти машины, откуда все богатство. Раньше я думал, что мы несправедливы по отношению к маленькому народу. Когда я впервые прилетел в Моздок, я поразился, увидя ревущие самолеты, массу солдат, бронетехнику, казалось, что вся земля стонет под тяжестью военной машины России. Я думал: "Что происходит, куда мы опять влезли, какая Чечня, неужели мало Афганистана?" Но пережив все это, я понял, что ничего без воли Божией не свершается. Мне страшно от того, что мы сегодня видим. Видим последствия атеистического смерча, который пронесся над головами наших отцов и дедов. Дело было не только во взрывах церквей, в уничтожении духовенства. С Божией помощью мы сейчас храмы восстанавливаем. Самое главное, что за это время у большинства людей был разрушен храм внутри. "Если нет Бога, то можно все", - говорил классик. И действительно, трагедия тех людей, которые были со мной, во многом заключалась в том, что они были неверующими. Не верили в Бога от того, что никогда об этом не думали. Эти люди претерпели куда большие страдания, умирали куда более страшной смертью на моих глазах, и я должен честно сказать, что я взял на себя очень тяжелую ношу. Некоторых, которые были в особом ожесточении, вражде с близкими, рядом страдающими, не отпевать, что вызывало шок даже у чеченских охранников. Вроде бы есть поп, вроде бы многие с крестами на шеях, почему, дескать, он так поступает? Первые впечатления после недельного пребывания было у всех таким, что плен казался кратковременным недоразумением, мол, вот-вот выкупят, обменяют, и все будет нормально. Вторая неделя, третья, четвертая неделя... Настроение ухудшается с каждым днем, и на пятой неделе появляется уныние, а далее - отчаяние. Многие ранены, помощи им никакой, медикаментов никаких. У кого-то начинается дизентерия, даже холера, а все рядом, все в одной яме, некуда деться. Появляются вши. Даже беспризорные дети вшей могут легко вывести. Наголо подстричься, сходить несколько раз в баню, здесь же полная безысходность! Никаких шансов избавиться от этих тварей, от этого зуда! Читаешь Ветхий Завет про кусающих жаб, посланных в Египет в наказание. Точно такое впечатление! Я их в жизни никогда не видел, а тут их было такое количество, столько разновидностей! Люди обессилены, морально подорваны, не желающие даже вставать, и вдобавок терзаемые вшами. Это страшно! А если у человека нет внутреннего стержня, это страшно вдвойне. Начинается отчаяние, начинается паника, создается впечатление потери всякой надежды. И дьявол начинает праздновать победу над человеком, ибо он разбит. Вся его жизнь пошла насмарку, перед Господом, по мнению диавола, он уже не имеет никакой ценности, он деморализован, раздавлен, он уже не может понять, что ему надо опомниться, переоценить все прожитое и обратиться к Господу. Помню, как погибали люди. Из 24-х человек саратовской бригады осталось четверо. Кто из них думал, что найдет свой страшный конец? Когда увидели, что люди начинают буквально таять, когда вечером усаживаемся на это место, а утром кто-то не встает, и все это рядом, и все это как бы просто, это наш быт... Особый шок был во время налета нашей авиации. Мы были в лесу, и нас перевозили на новое место. Мы остановились на полянке, совершенно непонятно почему, почему было не засесть в каком-либо овраге, спрятаться среди деревьев, рассредоточиться?.. Налетели вертолеты, началась бомбежка. Как в калейдоскопе менялись цветовые гаммы ужаса и запредельности происходящего. Под деревом нас было семь человек, в живых остался только я один, шестеро остались лежать. Я получил два осколочных ранения в плечо и в ногу. Я даже боли не почувствовал. А потом увидел... а потом увидел, что рядом лежит капитан Кондратьев, Коля, а у него нет головы, торчат жилы, хлещет кровь, только что мы разговаривали, прошел миг, и все! Я со своей головы снимал мозги других людей... Тогда, тогда начинаешь понимать, что земная жизнь - слишком временный путь. Как мы жалки бываем, цепляющиеся за жизнь! Насколько быстро, в одну секунду все может отобраться, также как и было дадено! У одного москвича с Петровско-Разумовской, он поваром работал в какой-то части, оторвало ноги, а он еще был жив, только умирал, агонизировал, он кричал, что ему холодно, что он хочет мать увидеть, а его мать была недалеко, она приехала и пыталась его вызволить из плена. И вот тогда многие задумались. Это было 15 марта. И многие поняли, что никакие иллюзии не имеют надежд, все ожидания иссякают. Все понимали, что дожить до освобождения шансов немного. Только при этом налете погибло двенадцать человек. продолжение следует. http://www.sotnia.ru |
